Спустя три дня проект реформы поступил в последнюю инстанцию –
Государственный Совет. По этому случаю Александр выступил перед его
членами с речью, призывая их одобрить этот документ:
цитата:
«Освобождение
крепостных – жизненно важная проблема, от решения которой зависит
развитие и могущество России… Работа должна быть завершена к средине
февраля, и ее результаты должны быть обнародованы до начала полевых
работ… Цель этой реформы заключается в улучшении положения крестьян не
только на словах и бумаге, но и на деле… Оставив в стороне ваши личные
интересы, вы должны вести себя не как землевладельцы, а как
государственные деятели, облеченные моим доверием».
На высокое собрание эта речь произвела сильное впечатление, тем более
что царь не читал по бумажке, а импровизировал, высказывая свои
искренние убеждения. Один из его помощников, Головин, пишет: Это
выступление возвысило монарха над его министрами и членами
Государственного совета. Мне казалось, будто все они уменьшились в
размерах, в то время как он непомерно вырос. В этот момент он обрел
бессмертие». Наконец, 19 февраля 1861 года Александр
поставил свою подпись под указом об освобождении крепостных. После этого
символического жеста в его душе возникло чувство, что он оправдал свое
присутствие на троне. Разумеется, он понимал, что эта реформа, как и все
реформы, несовершенна, что она явилась результатом компромисса, что ее
осуществление столкнется с большими трудностями и что она породит
множество несправедливостей. Тем не менее его не покидало ощущение,
будто ему удалось вытащить телегу России из болота, в котором та увязла.
Страна узнала об этом событии из манифеста, составленного
митрополитом Филаретом (Дроздовым). Он заканчивался такими словами:
«Осени себя крестным знамением, народ православный, и призови вместе с
Нами Господа благословить твой труд ради личного и общественного блага».
Условия освобождения определялись официальными предписаниями.
Крепостные немедленно получали права свободных граждан. Право
полицейского надзора переходило от помещика к «сельской коммуне»,
становившейся полностью автономной. Крестьянин получал в вечное
пользование свой дом, огороженный двор и земельный надел, равный по
площади участку, который он обрабатывал ранее. Но он должен был выкупить
свою землю у помещика. Только крепостные, выполнявшие функции прислуги,
освобождались без земли. В течение двух лет крестьянин должен был
продолжать отрабатывать барщину и выплачивать оброк. Этот переходной
период позволил бы заключить соглашение о выкупе между помещиком и
«сельской общиной», и сделка должна была заключаться под контролем
«мирового судьи», выбираемого среди дворян региона. Дабы облегчить этот
переход собственности, государство обязалось выплатить условленную сумму
непосредственно помещику с тем, чтобы она была компенсирована
земледельцем в течение сорока девяти лет под шесть процентов.
Пользование землей в сельской коммуне осуществлялось коллективно. «Мир» –
крестьянский сход – распределял участки между ее членами и нес
ответственность за уплату всех налогов. Оставалось определить
размеры предоставляемых участков. В принципе крестьянин имел право на
земельный надел, равный участку, который он обрабатывал до своего
освобождения. Однако в конечном итоге все зависело от характера почвы,
климата и местных обычаев. Территория России была разделена на три зоны:
черноземье, нечерноземье и степи, которые, в свою очередь, делились еще
на шестнадцать категорий. Эта сложная система создавала
огромные трудности в деятельности «мировых судей», среди которых были
такие видные фигуры, как Самарин, Черкасский и Лев Толстой. Пользуясь
несовершенством и противоречиями нового законодательства, помещики
избавлялись от песчаных, заболоченных и труднодоступных земель, оставляя
за собой наиболее плодородные и удобные. Невежественные мужики
попадались в коварную западню, которую представляло собой положение,
введенное в последний момент князем Гагариным: согласно ему крестьянин
мог, если того желал, получить незамедлительно и безо всякой оплаты
четвертую часть предназначавшегося ему участка. Соблазнившиеся этим
малым, но бесплатным даром, одним махом обрекали себя на нищету. И таких
было немало. В окружении императора опасались, что объявление
об освобождении вызовет беспорядки. Реакция народа была непредсказуемой.
Взрыв радости вполне мог переродиться в бунт. Накануне 19 февраля
воинские части и полиция сосредоточились вокруг общественных зданий.
Офицеры получили приказ оставаться в казармах. Были запрещены собрания.
Некоторые помещики сочли за благо уехать на время за границу. В знатных
домах избегали говорить об «этом» в присутствии прислуги. Из
предосторожности правительство задержало публикацию манифеста в
Санкт-Петербурге и Москве до 5 марта. Все тревоги с самого
начала оказались излишними. При появлении Александра на Марсовом поле
воздух огласился ликующими криками. Его приветствовали как
«царя-освободителя». Целую неделю в обеих столицах происходили
манифестации, участники которых выражали радость и верность императору.
Двадцать тысяч рабочих собрались на Дворцовой площади, чтобы поднести
Его Величеству хлеб и соль. Чрезвычайно довольный, Александр
распорядился отчеканить медаль со своим профилем с надписью «Благодарю
вас» и вручил ее 17 апреля, в день своего рождения, тем, кто помогал ему
осуществить реформу. Однако очень скоро он понял, что
радоваться пока рано. В провинции манифест, составленный митрополитом
Филаретом в высокопарном стиле, воспринимался как нечто вроде
малопонятной и недейственной молитвы. Собравшиеся в храмах мужики
слушали, как священники говорят что-то непонятное об условиях новой
жизни народа. Единственное, что доходило до их сумрачного сознания, –
они должны оставаться верными Богу и покорными властям, а их положение
крепостных сохранится еще два года. «Мировым судьям» пришлось долго
разъяснять им, что это не такой уж большой срок для того, чтобы выбрать
старост, составить карты и осуществить замеры и разграничение участков. У
крестьян создалось впечатление, что дворяне их обманули. По деревням
ходили слухи, будто помещики подменили настоящий царский манифест
другим, составленным в их пользу. И эти подозрения не смогли рассеять
розданные старостам четырехсотстраничные своды предписаний. Окончательно
запутавшиеся в бумажном хаосе административных циркуляров будущие
свободные люди все равно никому не верили. То, что им предоставлялись
независимость и собственность, казалось крестьянам опасной западней. Не
собираются ли их обобрать еще раз, усыпив их бдительность? До
Александра доходили издалека отголоски подобных настроений, и это сильно
удручало его. Самые благородные идеи искажались в процессе своего
воплощения. Утешение царь находил у брата Константина, тетки Елены и
нескольких просвещенных дворян, которые понимали, что, жертвуя частью
своих привилегий, они способствуют объединению русского народа.
